Billy To-morrow's Chums - Public Domain на компьютер

«Ночь была темной, самой темной из всех, что он когда-либо знал», - думал Сидней Бреммер, обходя комнату, чтобы проверить, в порядке ли место. Когда он впервые переехал жить к миссис Шмитц, ему пришлось взять фонарь; но теперь он настолько привык к узким, мягким улочкам, которые вели вверх и вниз по детской между тесными рядами кустов и цветов, а также к проходам в теплицах, что он мог «чувствовать свой путь», как он мог в том же способ узнать, когда температура была подходящей.

Что касается маленькой печи, то ее собственный веселый свет, когда он открыл двери, чтобы заполнить топку и погасить огонь, не только указывал путь к угольному бункеру, но и посылал длинные лучи милого света [2] в черную ночь , и залил лицо мальчика странным цветом, сделавшим его похожим на духа огня.

Однажды в перерывах между звуками ему показалось, что он что-то слышит под одной из полок с растениями, и он позвал, чтобы узнать, была ли это собака, Блитцен. Собака не появилась, и вроде бы все на месте. Думая, что он ошибся, Сидни закрыл печь, запер дверцу оранжереи и побежал через калитку на крыльцо, где поставил молочные бутылки и похлопал Блитцена, пожелав спокойной ночи в молчаливой мальчишеской манере, что собака здорова. понял.

Когда он вошел на кухню, он очень тихо подумал, и женский голос позвал сверху: «Это ты, Сидни? Как поздно ты садишься.

"Да. Были проблемы с моей геометрией. Все хорошо."

"Так? Хорошо! Спите сорок миль в час до завтрака. Я тебе позвоню. Не думайте ни о чем, кроме отдыха. Спокойной ночи."

[3]

Сидни пожелала ей спокойной ночи, поднялась по широкой лестнице и прошла через длинный коридор, темный, как Эреб, за исключением слабого проблеска под дверью, ведущей в комнату миссис Шмитц. Ее крохотный ночник всегда посылал свой дружелюбный маячок Сиднею через окно, когда он обходил дом после обхода детской.

В его комнате было тепло от удобной печки; и свет от студенческой лампы придавал комнате изысканный вид, который не соответствовал дешевой обстановке.

Но Сидни не возражал против дешевизны вещей. Сосновый комод и изголовье кровати ярко выкрашены, стол с кувшином и чашей вместо туалета, дешевые стулья и хлопчатобумажный ковер, хромосомы на стене и гвозди в шкафу - все эти временные приспособления были роскошью для парня, который постоянно испытывал трудности в жизни. его газетчик через несколько дней после большого пожара в его родном городе Сан-Франциско.

Это теплое гнездышко было оазисом мира и [4] комфорта. Полотенца и простыни были мягкими и чистыми, одеяла - ворсистыми и теплыми, а подушки - настоящим домом для сна для головы, которая долго лежала на рулоне бумаги.

И на этих гвоздях в крохотном шкафу была роскошь лучшего и второго лучшего костюма; на столе книги и бумаги, с разрешением изучать или читать столько, сколько ему заблагорассудится. Когда он вошел в свое логово, зажег печь и удобно устроился в своем старом тростниковом «качалке», его наполнили покой и удовлетворение, которым мог бы позавидовать самый богатый живущий миллионер.

Этой ночью, охваченный холодом от своих дел на морозе, он огляделся с новой благодарностью. Он завел никелевые часы и выключил будильник. Сначала он проигнорировал повеление миссис Шмитц спать в воскресенье утром, считая своим долгом быть рядом на ранней работе, не знающей выходных. Но она была авторитетной женщиной, и Сидней давно счел необходимым подчиняться ее приказам для его [5] комфорта, как и для тех, которые касались его работы. По мере того, как он ближе познакомился с одинокой эксцентричной женщиной, он был более чем готов прислушаться к ее желанию.

Одно из них заключалось в том, что он должен спать с широко открытыми окнами. Сегодня ночью поток холодного воздуха, пропитанного соленым Звуком, лишил его глаз сна и послал быструю кровь в его мозг; а вместе с ним и сотня идей, которые приходили одна в другую, требуя внимания.